Тревожный август - Страница 17

Лифт не работал, и они поднимались пешком. Дом был старинный, из тех наемных домов, в которых любила раньше селиться интеллигенция и профессура. Почти на каждой площадке обязательно попадалась дверь с медной табличкой, на ней старинной вязью, с буквой ять была написана фамилия жильца.

— Эх, найти бы такую дверь с надписью «Г. Я. Шантрель», — вздохнул Муравьев, — вот тогда...

Что тогда, он так и не договорил, они подошли к сорок первой квартире. Игорь поправил фуражку, расстегнул кобуру и переложил пистолет в карман галифе.

— Ты свой наган тоже в карман сунь. Мало ли что. Да кобуру застегни вот так. Помни, Сережа, — голос Игоря стал строгим, — чуть что... В общем, хорошо стреляет тот, кто стреляет первым.

— Ясно, — отпарировал Белов, — я Козачинского читал.

— Приятно иметь дело с интеллигентным человеком. — Игорь нажал кнопку звонка.

Дверь открылась сразу, будто их давно ждали. В проеме стояла женщина лет двадцати восьми в синем легком платье, облегающем фигуру.

«Вполне», — подумал Игорь и поднес руку к козырьку.

— Нам нужна гражданка Попова Валентина Сергеевна.

— Это я, как вы правильно заметили, гражданка Попова В. С.

— Вы разрешите к вам зайти? — Игорь приветливо улыбнулся.

— Пожалуйста. Судя по голосу, это вы звонили мне час назад? — спросила Попова с насмешкой.

— У вас уникальная память на голоса, — Муравьев улыбнулся еще шире, а глаза уже обшаривали прихожую, фиксируя каждую мелочь, считая двери, выходящие в коридор, впитывая в себя шкаф, столик с телефоном, мутную от полумрака поверхность зеркала, стулья.

— Проходите, — хозяйка рукой указала на полуоткрытую дверь в глубине прихожей. — Я одна.

— Если вы не возражаете, то я своего товарища здесь оставлю. У меня к вам, Валентина Сергеевна, дело деликатное.

— Ах так. А я действительно подумала, что вы из милиции, товарищ майор.

Игорь никогда не был в столь высоком звании. Он именовался оперуполномоченный МУРа и как работник центрального аппарата носил две шпалы в милицейских петлицах. То есть то же самое, что и майор РККА.

Но Муравьев никогда не разубеждал людей. Ему нравилось, когда его называли воинским званием.

Они вошли в комнату, и Игорь, продолжая начатую игру, улыбаясь самой обворожительной из всех своих улыбок, спросил:

— А вы когда видели Григория Яковлевича?

— Вот что, дорогой товарищ, покажите-ка документы.

Игры не получилось. Муравьев вздохнул и достал удостоверение. Попова прочитала его внимательно, опустилась на диван, показала рукой на кресло, приглашая гостя сесть.

— Непонятно, — в ее голосе Игорь уловил нотки раздражения, — совсем непонятно, такая серьезная организация и глупые мальчишеские шутки. Как понимать прикажете?

— Действительно, нехорошо, получилось, — сознался Игорь, — но я думаю, Валентина Сергеевна, вы меня поймете. Нам очень нужно знать, где сейчас Шантрель.

Говоря так откровенно, Игорь очень рисковал. Он просто не должен был так себя вести. Если Попова связана с Шантрелем, то все. Она немедленно бы поняла, что в угрозыске ничего не знают, и попыталась бы еще больше запутать следы. Но почему-то Игорь поверил ей. Поверил этой комнате, обставленной просто, но со вкусом, поверил веселым натюрмортам, а главное — поверил большой фотографии лейтенанта на стене. Он смотрел с нее, серьезно сдвинув густые брови, словно взглядом этим полностью отрицал, что в его доме может произойти что-то нечестное и гадкое.

— Я видела Шантреля неделю назад, ну дней пять. Я точно не помню. — Хозяйка удобнее устроилась на диване. — Он у меня вызвал странное чувство...

— Какое?

— Брезгливости и жалости одновременно. Он какой-то неестественный, ну как персонаж «Синей птицы»...

«Странные ассоциации», — мысленно усмехнулся Игорь.

— Деланный он был, как кукла тряпичная. Мне говорили, что у него горе, семья пропала без вести, а я этому не верила. У него глаза масленые, всегда противные очень. Я к нему подошла и спрашиваю, вы, мол, на Минском комбинате не знали мою подругу художницу Шкляревскую Стасю? Он говорит: конечно, знал. Я начала с ним о Минске говорить, я там работала, а он ни одной улицы не знает. Потом все за виски хватался. Мол, извините, контузия, помню плохо.

— Это очень интересно, то, что вы о Минске рассказываете. — Игорь весь подался вперед. — Ну а еще что-нибудь?

— А он действительно оказался сволочью?

— Вроде бы. Кончим следствие, точно скажу.

— Буду ждать. Вы скажите, в чем его подозревают, или это нельзя говорить?

— Вам, я думаю, можно. В грязных махинациях с ценностями и продовольствием.

— Очень похоже. Очень. Он мне несколько раз продукты предлагал. Говорил, что ему их родственники привозят. А один раз в компанию взял. В апреле. Пойдемте, говорит, Пасху праздновать.

— А куда звал, адрес, может быть, помните?

— Говорил, что к друзьям, где-то в районе Кировского метро.

— Да, не слишком точный адрес.

— Знала бы, спросила.

— Я понимаю.

— А вы, кстати, товарища вашего позовите, чего ему в коридоре-то. Я чай сейчас поставлю.

— В другой раз, Валентина Сергеевна. Как-нибудь потом обязательно. — Игорь встал, надел фуражку. — Ну, извините нас за беспокойство. Служба.

— Я понимаю. Жаль, что бестолковая я.

— Нет, вы нам с Минском помогли.

— Тогда очень рада.

На улице Белов спросил Игоря:

— Ну как?

— Глухо. Правда, кое-что есть интересное. Понимаешь, Шантрель приехал из Минска, жил там, работал, ценности из Ювелирторга привез, а города не знает. Как ты думаешь, что сон сей означает? Вот и я не знаю.