Тревожный август - Страница 53

— Я увидел его, он ехал на велосипеде, и побежал, чтобы успеть к месту встречи. Вдруг раздался выстрел. Я обернулся и увидел, что Ерохин лежит, из кустов выскочил человек...

— Вы узнали его?

— Потом да, когда встретил.

— Кто это был?

— Бронислав Музыка, бывший начальник полиции.

— Что вы сделали?

— А что мне оставалось? Если бы меня увидели рядом с убитым, то и это приписали бы мне как врагу. Я решил убить Музыку, полез в карман и вспомнил, что забыл пистолет на пасеке.

— Где?

— Я скрывался на пасеке, здесь, недалеко, у своего двоюродного брата-инвалида.

— Понятно. Что дальше?

— Музыку я все равно встретил. На опушке. Он увидел меня и засмеялся. Не успел, мол, сказал, а, бургомистр? А я успел, рассчитался за тебя. Так всегда, пока вы, фрайера, дергаетесь, деловые в цвет попадают.

— Вы точно передали разговор?

— С жаргоном этим? Потом он меня к ним звал. Мол, говорит, один пропадешь, а с нами и погуляешь, и поживешь хорошо.

— Звал с собой?

— Да. Но я отказался, тогда он мне сказал: «Надумаешь, приходи на кирпичный завод к Банину, сторожу, я его предупрежу, он тебя ко мне на дрезине доставит».

— На чем?

— На дрезине.

— Что дальше?

— Я испугался его откровенности, он зверь, вы же слышали о нем?.. Тогда я ему обещал, что приду точно, только, мол, возьму ценности.

Он засмеялся и предупредил, чтобы я не опаздывал и, если попадусь, чтобы лучше стрелялся сразу, не ждал, пока коммунисты к стенке поставят.

— Что означают его слова «на дрезине»?

— От кирпичного завода идет узкоколейка, четыре километра прямо к торфоразработкам, они находятся на территории соседнего района.

— Так... Так... Пока все, я вам верю, но до прихода подтверждения я вынужден задержать вас.

— Я понимаю.

Данилов

Он закрыл окно и опустил штору. Сразу в комнате стало невыносимо темно. Темно и тревожно. Ощущение это длилось всего несколько секунд, пока он не зажег лампу. Даже крохотный поначалу огонь заставил его зажмуриться, таким ярким и резким показался он после темноты. Данилов прибавил фитиль, и комната сразу же наполнилась слабоватым, колеблющимся светом. Теперь он мог осмотреться. Первое, что он увидел, — пистолет ФН, пятнадцатизарядный девятимиллиметровый пистолет, лежащий на столе. Иван Александрович взял его, вынул магазин, передернул затвор, патронник был пуст. Пятнадцать тупоголовых, крупных, как орехи, пуль лежали в обойме. Теперь он окончательно верил Кравцову. Враги всегда досылают патрон в ствол. Всегда, потому что им нужно стрелять, и желательно первым. Данилов сунул пистолет в сумку и только тогда как следует поглядел на Кравцова, до этого он следил за ним боковым зрением, на всякий случай, по привычке улавливая только движения.

За столом сидел человек с худым лицом, чуть прищуренными от света лампы глазами. Он был худ и потому скуласт, седые, чуть вьющиеся волосы падали на лоб. Иван Александрович сразу заметил, что инженер давно не был в парикмахерской, стригли его ножницами, дома, и делали это неумело.

— Пойдемте, — сказал Данилов.

Кравцов встал, и только теперь Иван Александрович понял, до чего он худ.

— Вы плохо ели все время?

— Нет, продукты были, это нервы, я почти не спал и не мог есть.

Да, этот человек мало похож на преступника. Их обычно не терзают угрызения совести, они хорошо спят, да и аппетит у них отменный. Это вполне естественно, потому что их жизненное кредо состоит всего из трех основных компонентов: деньги, бабы, выпивка. Он вспомнил, как в тридцатом году налетчик Козлов по кличке Мишка Рябой сказал ему доверительно: «Я, гражданин начальник, ем только в тюрьме, на воле я закусываю».

Данилов пропустил задержанного вперед, нажал на кнопку фонаря, на секунду освещая крутые ступеньки крыльца. Начал накрапывать дождь, пока еще совсем редкий, но капли были крупными и падали тяжело, звонко. Гроза приближалась к городу, и всполохи ее вырывали из мрака дома, деревья, заборы. Они быстро шли по дощатому тротуару, податливо проваливающемуся под ногами.

— Если бы не война, — вдруг сказал Кравцов, — я бы к следующему году все улицы заасфальтировал.

Данилов молчал.

— Не верите? — спросил Кравцов. — Мне уже деньги выделили, механизмы обещали подбросить. Не верите?

— Верю и верю в то, что именно вы все это сделаете сразу после войны.

— Эх, ваши бы слова да к богу в уши...

Дождь настиг их у дверей райотдела. Данилов пропустил Кравцова вперед и сразу увидел, что тот как будто стал меньше, словно ему подрезали ноги. По полутемному коридору они дошли до кабинета Орлова и мимо удивленного дежурного прошли прямо к двери.

Орлов сидел за столом, положив голову на руки, и, видимо, дремал. Услышав скрип двери, он поднял голову, провел ладонью по лицу, словно стирал с него бессонницу, усталость, нервное напряжение последних дней.

— Это ты, Данилов... — Внезапно он увидел Кравцова, хищно прищурился, узнавая, потом включил рефлектор, направив свет на вошедшего. — Кравцов!

Орлов вскочил из-за стола, словно хотел дотронуться до него, ощутить реальность плоти и успокоиться.

— Где взял? — повернулся он к Данилову.

— Сам пришел.

— С повинной?

— А ему, мне кажется, виниться не в чем.

— Ты это брось, Данилов! Слышишь! Брось! Ты кого под защиту берешь? А? Немецкого холуя, врага! Перерожденца защищаешь?

— Орлов, Орлов. Ну где ты таких слов набрался?

— Каких?

— Удобных на все случаи жизни. Закрылся ими, как щитом, и всегда прав. Здесь другое дело, совсем другое. Кстати, мне от Виктора Кузьмича ничего нет?